Книга Бенджамин Франклин. Биография  - Уолтер Айзексон

Его дружба с мужчинами часто оканчивалась разрывом: с братом Джеймсом, с друзьями молодости Джоном Коллинсом и Джеймсом Ральфом, с партнерами по печатному бизнесу Сэмюэлом Кеймером и Хью Мередитом. Он был общительным человеком, любил посещать клубы, в которых велись просвещенные беседы, но дружеские отношения, устанавливавшиеся с мужчинами, были скорее приятельскими, чем душевно близкими.

Он очень сердечно относился к своей жене, но его любовь к ней была не настолько сильна, чтобы помешать ему прожить за океаном пятнадцать из последних семнадцати лет их супружества. Его отношения с ней диктовались соображениями пользы, как и отношения с лондонской домохозяйкой Маргарет Стивенсон. Со своими многочисленными почитательницами он предпочитал флиртовать, а не устанавливать серьезные отношения, и быстро давал задний ход при первых признаках опасности. Самые горячие чувства он проявлял к сыну Уильяму, но затем пламя превратилось в лед. Лишь внук Темпл неизменно вызывал у него пламенную любовь.

Он мог также, вопреки открыто признаваемой вере в необходимость искренности, смотреть на собственное двуличие сквозь пальцы. Он написал свою первую мистификацию в шестнадцать лет, а последнюю — на смертном одре; он вводил в заблуждение своего работодателя Сэмюэла Кеймера, когда планировал выпускать газету; он совершенствовал уклончивость как метод ведения дискуссии; он в равной мере использовал и реальную добродетель, и видимость ее. «В эпоху, прославлявшую искренность, но практиковавшую неискренность, Франклин казался слишком умелым во втором, — отмечает Тейлор. — По причине вкрадчивости своих манер и частой смены тактик Франклин вызывал подозрения, даже когда не собирался прибегать к обману»[642].

Все это подтолкнуло некоторых критиков к тому, чтобы даже успехи Франклина на ниве общественного благоустройства представлять как следствия приземленных устремлений мелкой душонки. Апофеозом такой критики является следующий отрывок из знаменитых «Основных течений американской мысли» Вернона Паррингтона:

Человек, который меньше интересуется золочеными мостовыми в Граде Божьем, чем ровной укладкой булыжников на Честнат-стрит в Филадельфии, который меньше беспокоится о спасении души от вечного горения в огне, чем о защите соседних домов посредством организации эффективной пожарной команды, который менее внимателен к свету, никогда не появлявшемуся на море и на суше, чем к новой модели уличного фонаря, освещающего дорогу запоздавшему путнику, — такой человек, очевидно, не понимает истинной природы людских устремлений[643].

Высокомерное использование Паррингтоном слова «очевидно» дает нам подходящую исходную точку для защиты Франклина. Возможно, это «очевидно» для Паррингтона и других людей с утонченными чувствами, вклад которых в развитие общества не является таким прозаическим, как создание библиотеки, университета, пожарной команды, бифокальных очков, новой конструкции печи, молниеотвода или демократической конституции. Их надменность отчасти порождена стремлением к возвышенным идеалам, которого, как иногда может показаться, так не хватало душе Франклина. Однако отчасти это и проявление снобизма в отношении земных забот и ценностей среднего класса, которые были так дороги Франклину.

Так как же мы, в соответствии с пожеланиями Франклина-бухгалтера, могли бы подвести баланс в бухгалтерской книге его жизни? Подобно тому, как поступал он сам, составляя собственную версию моральных расчетов, мы может перечислить все «за» на одной стороне листа и определить, перевешивают ли они (в чем я сам абсолютно уверен) все «против».

Но сначала мы должны спасти Франклина от карикатур в школьных учебниках — в виде гениального чудака, запускающего под дождем воздушных змеев и изрекающего доморощенные сентенции о том, что сбереженный пенни — это заработанный пенни. Мы должны также спасти его от критики, которая путала его с персонажем, тщательно выписанным им в «Автобиографии»[644].

Когда Макс Вебер заявляет, что этика Франклина основана только на стремлении заработать больше денег, а Д. Г. Лоуренс доказывает, будто Франклин всю жизнь лишь копил деньги и произносил поучения, оба они демонстрируют полнейшее незнание жизни человека, который ушел из бизнеса в сорок два года, посвятил себя общественным делам и научным исследованиям, отказывался от жалованья на многих занимаемых им государственных должностях, сознательно не брал патенты на свои изобретения и постоянно заявлял, что аккумулирование чрезмерного богатства и праздное купание в роскоши не должно одобряться обществом. Франклин рассматривал накопление денег не как цель, а как путь, позволяющий молодым ремесленникам научиться проявлять высокие моральные качества, чувство общности и гражданскую ответственность. «Пустой мешок трудно поставить вертикально», — утверждали и сам Франклин, и его Бедный Ричард[645].

Чтобы должным образом оценить Франклина, мы должны рассмотреть его во всей его сложности. Он не был ни легкомысленным, ни поверхностным, ни заурядным человеком. В нем, спокойно стоящем перед нами и скромно замаскированном, как для истории, так и для самого себя, под самого обыкновенного типа, не увенчанного париком и лишенного других украшений, необходимо разглядеть несколько слоев.

Давайте начнем с поверхностного слоя, с Франклина, служащего молниеотводом для громов и молний, которые мечут в него с олимпийских высот те, кто презирает ценности среднего класса. Здесь есть что сказать — и Франклин высказывался об этом подробно и часто — в защиту таких личных качеств, как прилежание, честность, трудолюбие и умеренность. Особенно когда они рассматриваются как средства к достижению более благородной и возвышенной цели.

То же самое верно и в отношении гражданских добродетелей, которых придерживался Франклин и которые проповедовал. Созданные им ассоциации для проведения работ по городскому благоустройству и другие общественные начинания помогли установлению социального порядка, способствовавшего повышению общественного благосостояния. Немногие люди когда-либо работали столь старательно или сумели сделать так много, чтобы привить добродетели и позитивные черты характера себе и своим согражданам[646].

Были ли эти усилия слишком приземленными, как утверждает Паррингтон и другие его единомышленники? Возможно, отчасти да, но в автобиографии после подробного рассказа о своих трудах по мощению улиц Филадельфии Франклин дал красноречивую отповедь тем, кто выдвигал против него подобные клеветнические обвинения:

Некоторые могут сказать, что все это пустяки, о которых не следует вспоминать или рассказывать. Однако поразмыслим, например, вот о чем: пыль, попавшая в ветреный день в глаза одному человеку или в одну лавку, не имеет большого значения, но большое количество таких случаев в населенном городе и частое их повторение придают этой мелочи вес и значительность. Тогда, может быть, не стоит так сурово критиковать тех, кто уделяет некоторое внимание столь низменным на вид делам? Счастье людей создается не столько большими удачами, которые случаются редко, сколько небольшими каждодневными улучшениями[647].